Каникулы. Картина художника из башкирии растрогала майка тайсона Заставило их уйти

День был свежий - свежестью травы, что тянулась вверх, облаков, что плыли в небесах, бабочек, что опускались на траву. День был соткан из тишины, но она вовсе не была немой, ее создавали пчелы и цветы, суша и океан, все, что двигалось, порхало, трепетало, вздымалось и падало, подчиняясь своему течению времени, своему неповторимому ритму. Край был недвижим, и все двигалось. Море было неспокойно, и море молчало. Парадокс, сплошной парадокс: безмолвие срасталось с безмолвием, звук со звуком. Цветы качались, и пчелы маленькими каскадами золотого дождя падали на клевер. Волны холмов и волны океана, два рода движения, были разделены железной дорогой, пустынной, сложенной из ржавчины и стальной сердцевины, дорогой, по которой, сразу видно, много лет не ходили поезда. На тридцать миль к северу она тянулась, петляя, потом терялась в мглистых далях; на тридцать миль к югу пронизывала острова летучих теней, которые на глазах смещались и меняли свои очертания на склонах далеких гор.

Неожиданно рельсы задрожали.

Сидя на путях, одинокий дрозд ощутил, как рождается мерное слабое биение, словно где-то, за много миль, забилось чье-то сердце. Черный дрозд взмыл над морем.

Рельсы продолжали тихо дрожать, и наконец из-за поворота показалась, вдоль по берегу пошла небольшая дрезина, в великом безмолвии зафыркал и зарокотал двухцилиндровый мотор.

На этой маленькой четырехколесной дрезине, на обращенной в две стороны двойной скамейке, защищенные от солнца небольшим тентом, сидели мужчина, его жена и семилетний сынишка. Дрезина проходила один пустынный участок за другим, ветер бил в глаза и развевал волосы, но все трое не оборачивались и смотрели только вперед. Иногда, на выходе из поворота, глядели нетерпеливо, иногда печально, и все время настороженно - что дальше?

На ровной прямой дороге мотор вдруг закашлялся и смолк. В сокрушительной теперь тишине казалось - это покой, излучаемый морем, землей и морем, землей и небом, затормозил и пресек вращение колес.

Бензин кончился.

Мужчина, вздохнув, достал из узкого багажника запасную канистру и начал переливать горючее в бак.

Его жена и сын тихо глядели на море, слушали приглушенный гром, шепот, слушали, как раздвигается могучий занавес из песка, гальки, зеленых водорослей, пены.

Море красивое, правда? - сказала женщина.

Мне нравится, - сказал мальчик.

Может быть, заодно сделаем привал и поедим?

Мужчина навел бинокль на зеленый полуостров вдали.

Давайте. Рельсы сильно изъело ржавчиной. Впереди путь разрушен. Придется ждать, пока я исправлю.

Сколько лопнуло рельсов, столько привалов! - сказал мальчик.

Женщина попыталась улыбнуться, потом перевела свои серьезные, пытливые глаза на мужчину.

Сколько мы проехали сегодня?

Неполных девяносто миль. - Мужчина все еще напряженно глядел в бинокль. - Больше, по-моему, и не стоит проходить в день. Когда гонишь, не успеваешь ничего увидеть. Послезавтра будем в Монтерее, на следующий день, если хочешь, в Пало-Альто.

Женщина развязала ярко-желтые ленты широкополой соломенной шляпы, сняла ее с золотистых волос и, покрытая легкой испариной, отошла от машины. Они столько ехали без остановки на трясучей дрезине, что все тело пропиталось ее ровным ходом. Теперь, когда машина остановилась, было какое-то странное чувство, словно с них сейчас снимут оковы.

Давайте есть!

Мальчик бегом отнес корзинку с припасами на берег.

Мать и сын уже сидели перед расстеленной скатертью, когда мужчина спустился к ним; на нем был строгий костюм с жилетом, галстук и шляпа, как будто он ожидал кого-то встретить в пути. Раздавая сандвичи и извлекая маринованные овощи из прохладных зеленых баночек, он понемногу отпускал галстук и расстегивал жилет, все время озираясь, словно готовый в любую секунду опять застегнуться на все пуговицы.

Мы одни, папа? - спросил мальчик, не переставая жевать.

И больше никого, нигде?

Больше никого.

А прежде на свете были люди?

Зачем ты все время спрашиваешь? Это было не так уж давно. Всего несколько месяцев. Ты и сам помнишь.

Плохо помню. А когда нарочно стараюсь припомнить, и вовсе забываю. - Мальчик просеял между пальцами горсть песка. - Людей было столько, сколько песка тут, на пляже? А что с ними случилось?

Не знаю, - ответил мужчина, и это была правда. В одно прекрасное утро они проснулись - и мир был пуст. Висела бельевая веревка соседей, и ветер трепал ослепительно белые рубашки, как всегда, поутру блестели машины перед коттеджами, но не слышно ничьего «до свиданья», не гудели уличным движением мощные артерии города, телефоны не вздрагивали от собственного звонка, не кричали дети в чаще подсолнечника.

Лишь накануне вечером он сидел с женой на террасе, когда принесли вечернюю газету, и, даже не развертывая ее, не глядя на заголовки, сказал:

Интересно, когда мы ему осточертеем и он всех нас выметет вон?

Да, до чего дошло, - подхватила она. - И не остановишь. Как же мы глупы, правда?

А замечательно было бы... - Он раскурил свою трубку. - Проснуться завтра, и во всем мире ни души, начинай все сначала!

Он сидел и курил, в руке сложенная газета, голова откинута на спинку кресла.

Если бы можно было сейчас нажать такую кнопку, ты бы нажал?

Наверное, да, - ответил он. - Без насилия. Просто все исчезнет с лица земли. Оставить землю и море, и все, что растет, - цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются. Все оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.

Но мы-то должны остаться. - Она тихо улыбнулась.

Хорошо было бы. - Он задумался. - Впереди - сколько угодно времени. Самые длинные каникулы в истории. И мы с корзиной припасов, и самый долгий пикник. Только ты, я и Джим. Никаких сезонных билетов. Не нужно тянуться за Джонсами. Даже автомашины не надо. Придумать какой-нибудь другой способ путешествовать, старинный способ. Взять корзину с сандвичами, три бутылки шипучки, дальше, как понадобится, пополнять запасы в безлюдных магазинах в безлюдных городах, и впереди нескончаемое лето...

Долго они сидели молча на террасе, их разделяла свернутая газета.

Наконец она сказала:

А нам не будет одиноко?

Вот каким было утро нового мира. Они проснулись и услышали мягкие звуки земли, которая теперь была просто-напросто лугом, города тонули в море травы-муравы, ноготков, маргариток, вьюнков. Сперва они приняли это удивительно спокойно, должно быть, потому, что уже столько лет не любили город, и позади было столько мнимых друзей, и была замкнутая жизнь в уединении, в механизированном улье.

Муж встал с кровати, выглянул в окно и спокойно, словно речь шла о погоде, заметил:

Все исчезли.

Он понял это по звукам, которых город больше не издавал.

Они завтракали не торопясь, потому что мальчик еще спал, потом муж выпрямился и сказал:

Теперь мне надо придумать, что делать.

Что делать? Как... разве ты не пойдешь на работу?

Ты все еще не веришь, да? - Он засмеялся. - Не веришь, что я не буду каждый день выскакивать из дому в десять минут девятого, что Джиму больше никогда не надо ходить в школу. Все, занятия кончились, для всех нас кончились! Больше никаких карандашей, никаких книг и кислых взглядов босса! Нас отпустили, милая, и мы никогда не вернемся к этой дурацкой, проклятой, нудной рутине. Пошли!

И он повел ее по пустым и безмолвным улицам города.

Они не умерли, - сказал он. - Просто... ушли.

А другие города?

Он зашел в телефонную будку, набрал номер Чикаго, потом Нью-Йорка, потом Сан-Франциско. Молчание. Молчание. Молчание.

Все, - сказал он, вешая трубку.

Я чувствую себя виноватой, - сказала она. - Их нет, а мы остались. И радуюсь. Почему? Ведь я должна горевать.

Должна? Никакой трагедии нет. Их не пытали, не жгли, не мучили. Они исчезли и не почувствовали этого, не узнали. И теперь мы ни перед кем не обязаны. У нас одна обязанность - быть счастливыми. Тридцать лет счастья впереди, разве плохо?

Но... но тогда нам нужно заводить еще детей!

Чтобы снова населить мир? - Он медленно, спокойно покачал головой. - Нет. Пусть Джим будет последним. Когда он состарится и умрет, пусть мир принадлежит лошадям и коровам, бурундукам и паукам. Они без нас не пропадут. А потом когда-нибудь другой род, умеющий сочетать естественное счастье с естественным любопытством, построит города, совсем не такие, как наши, и будет жить дальше. А сейчас уложим корзину, разбудим Джима и начнем наши тридцатилетние каникулы. Ну, кто первым добежит до дома?

Он взял с маленькой дрезины кувалду, и пока он полчаса один исправлял ржавые рельсы, женщина и мальчик побежали вдоль берега. Они вернулись с горстью влажных ракушек и чудесными розовыми камешками, сели, и мать стала учить сына, и он писал карандашом в блокноте домашнее задание, а в полдень к ним спустился с насыпи отец, без пиджака, без галстука, и они пили апельсиновую шипучку, глядя, как в бутылках, теснясь, рвутся вверх пузырьки. Стояла тишина. Они слушали, как солнце настраивает старые железные рельсы. Соленый ветер разносил запах горячего дегтя от шпал, и мужчина легонько постукивал пальцами по своему карманному атласу.

Через месяц, в мае, доберемся до Сакраменто, оттуда двинемся в Сиэтл. Пробудем там до первого июля, июль хороший месяц в Вашингтоне, потом, как станет холоднее, обратно, в Йеллоустон, несколько миль в день, здесь поохотимся, там порыбачим...

Мальчику стало скучно, он отошел к самой воде и бросал палки в море, потом бегал за ними, изображая ученую собаку.

Отец продолжал:

Зимуем в Таксоне, в самом конце зимы едем во Флориду, весной - вдоль побережья, в июне попадем, скажем, в Нью-Йорк. Через два года лето проводим в Чикаго.

Через три года - как ты насчет того, чтобы провести зиму в Мехико-Сити? Куда рельсы приведут, куда угодно, и если нападем на совсем неизвестную старую ветку - превосходно, поедем по ней до конца, посмотрим, куда она ведет. Когда-нибудь, честное слово, пойдем на лодке вниз по Миссисипи, я об этом давно мечтал. На всю жизнь хватит, не маршрут - находка...

Он смолк. Он хотел уже захлопнуть атлас неловкими руками, но что-то светлое мелькнуло в воздухе и упало на бумагу. Скатилось на песок, и получился мокрый комочек.

Жена глянула на влажное пятнышко и сразу перевела взгляд на его лицо. Серьезные глаза его подозрительно блестели. И по одной щеке тянулась влажная дорожка.

Она ахнула. Взяла его руку и крепко сжала.

Он стиснул ее руку и, закрыв глаза, через силу заговорил:

Хорошо, правда, если бы мы вечером легли спать, а ночью все каким-то образом вернулось на свои места. Все нелепости, шум и гам, ненависть, все ужасы, все кошмары, злые люди и бестолковые дети, вся эта катавасия, мелочность, суета, все надежды, чаяния и любовь. Правда, было бы хорошо?

Она подумала, потом кивнула. И тут оба вздрогнули.

Потому что между ними (когда он пришел?), держа в руке бутылку из-под шипучки, стоял их сын.

Лицо мальчика было бледное. Свободной рукой он коснулся щеки отца, там, где оставила след слезинка.

Ты... - сказал он и вздохнул. - Ты... Папа, тебе тоже не с кем играть.

Жена хотела что-то сказать.

Муж хотел взять руку мальчика. Мальчик отскочил назад.

Дураки! Дураки! Глупые дураки! Болваны вы, болваны!

Сорвался с места, сбежал к морю и, стоя у воды, залился слезами.

Мать хотела пойти за ним, но отец ее удержал:

Не надо. Оставь его.

Тут же оба оцепенели. Потому что мальчик на берегу, не переставая плакать, что-то написал на клочке бумаги, сунул клочок в бутылку, закупорил ее железным колпачком, взял покрепче, размахнулся - и бутылка, описав крутую блестящую дугу, упала в море.

«Что, - думала она, - что он написал на бумажке? Что там, в бутылке?»

Бутылка плыла по волнам.

Мальчик перестал плакать.

Потом он отошел от воды и остановился около родителей, глядя на них; лицо ни просветлевшее, ни мрачное, ни живое, ни убитое, ни решительное, ни отрешенное, а какая-то причудливая смесь, словно он примирился со временем, стихиями и этими людьми. Они смотрели на него, смотрели дальше, на залив и затерявшуюся в волнах светлую искорку - бутылку, в которой лежал клочок бумаги с каракулями.

«Он написал наше желание? - думала женщина. - Написал то, о чем мы сейчас говорили, нашу мечту?»

Или написал что-то свое, пожелал для себя одного, чтобы проснуться завтра утром - и он один в безлюдном мире, больше никого, ни мужчины, ни женщины, ни отца, ни матери, никаких глупых взрослых с их глупыми желаниями, подошел к рельсам и сам, в одиночку, повел дрезину через одичавший материк, один отправился в нескончаемое путешествие, и где захотел - там и привал.

Это или не это? Наше или свое?..

Она долго глядела в его лишенные выражения глаза, но не прочла ответа, а спросить не решилась.

Тени чаек парили в воздухе, осеняя их лица мимолетной прохладой.

Пора ехать, - сказал кто-то.

Они поставили корзину на платформу. Женщина покрепче привязала шляпу к волосам желтой лентой, ракушки сложили кучкой на доски, муж надел галстук, жилет, пиджак и шляпу, и все трое сели на скамейку, глядя в море, - там, далеко, у самого горизонта, поблескивала бутылка с запиской.

Если попросить - исполнится? - спросил мальчик. - Если загадать - сбудется?

Иногда сбывается... даже чересчур.

Смотря чего ты просишь.

Мальчик кивнул, мысли его были далеко. Они посмотрели назад, откуда приехали, потом вперед, куда предстояло ехать.

До свиданья, берег, - сказал мальчик и помахал рукой.

Дрезина покатила по ржавым рельсам. Ее гул затих и пропал. Вместе с ней вдали, среди холмов, пропали женщина, мужчина, мальчик.

Когда они скрылись, рельсы минуты две тихонько дребезжали, потом смолкли. Упала ржавая чешуйка. Кивнул цветок.

Море сильно шумело.

На минувшей неделе легендарный американский боксер Майк Тайсон побывал на Южном Урале - в небольшом шахтерском городке Коркино Челябинской области звездный гость вместе с российским спротсменом Константином Дзю присутствовал на церемонии открытия физкультурно-оздоровительного комплекса. Грандиозное спортивное сооружение, построенное "Русской медной компанией", произвело сильное впечатление на легенду мирового спорта, но горячий прием, который ему оказали уральцы, тронул не меньше. Встречать чемпиона мира собралась толпа в несколько сотен человек, среди которых были и жители Башкирии - члены Федерации бокса РБ, участвующие в церемонии открытия, и просто поклонники, специально приехавшие в Коркино, чтобы посмотреть на знаменитого спортсмена.

Я тоже хотел приехать, подарить Майку Тайсону мою работу - графический портрет человека, благодаря которому он и стал чемпионом мира - его тренера и наставника Каса Д"Мато, - рассказал "Комсомолке" уфимский художник Айнур Тимергалиев . - Но, к сожалению, передать лично картину у меня не получилось - я в это время находился в Москве , но Майк Тайсон все-таки получил мой подарок - мне помогли члены Федерации бокса Башкирии, которым я безмерно благодарен.

Портрет наставника звезде спорта вручили во время его встречи с юными спортсменами, которые напомнили знаменитому боксеру о тех временах, когда он только познакомился с будущим наставником и "вторым отцом", как часто называл Каса Д"Амато.

Благодаря этому человеку я стал боксером - ему я обязан всем. Кас Д"Амато заменил мне родного отца. Он поселил меня в собственном доме, готовил мне завтраки и обучал всему, что знал и умел сам, - вспоминает Майк Тайсон, которого Кас Д"Амато когда-то вытащил из спецшколы для малолетних преступников. - Когда я, темнокожий мальчишка из нищего района, поселился в роскошном особняке викторианской эпохи, то долго не мог понять, как же эти странные белые люди - Кас и его жена - не боятся, что я их ограблю.

К сожалению, Кас Д"Амато так и не успел увидеть триумф своего подопечного - он скончался, когда Майку было всего девятнадцать лет.

Зная, насколько Майку дорог этот человек, я решил нарисовать его портрет, - признался Айнур Тимергалиев. - Я знаю, что в его офисе уже висит огромный портрет Каса Д"Амато, но и мой подарок, судя по реакции Майка, его тронул.

Кстати, Майк Тайсон не первая знаменитость, которая получает презенты от уфимца. 26-летний студент Уфимского института искусств им. Загира Исмагилова Айнур Тимергалиев известен тем, что рисует портреты знаменитостей и их родственников. А началось все три года назад, когда художник нарисовал портрет единственного сына знаменитого американского рэпера Кертиса Джексона , больше известного под именем 50 cent. Парень выставил свою работу в интернете и даже не подозревал, что ее каким-то образом увидит сам рэпер и выставит на своей страничке в соцсетях.

Для меня самого это было полнейшей неожиданностью, - признается Айнур. - Мои американский друг - битмейкер Эрик Гамзоян помог передать оригинал картины рэперу - он повесил работу себя дома и, говорят, она стала для него талисманом - он с ней не расстается.

Сейчас в портфолио художника портреты уже нескольких десятков известных личностей.

Я выбрал для себя технику фотореализма с полнейшей проработкой деталей, -рассказывает художник. - Глядя на мои работы многие не сразу понимаю, что это - фотография или картина. Конечно, самый волнительный момент бывает, когда лично даришь работу - и потому, как человек реагирует, сразу понятно, понравился ему портрет или нет.

Американскому рэперу и продюсеру Касиму Дауду Дину, выступающему под псевдонимом Swizz Beatz, уфимец подарил две картины - портрет самого рэпера и портрет его любимого дедушки. Обадатель Кубка и Чемпион Европы по рукопашному бою, двукратный чемпион мира по боевому самбо Хабиб Нурмагомедов получил оригинальную картину, изображающую башкирские шиханы с парящим над ними орлом. Не остались без презентов и звезды российского шоу-бизнеса и знаменитые музыканты: Егор Крид , Тимати , Баста, группа "Пицца", Диана Арбенина , L"One, Джиган и многие другие знаментости. Судя по тому, как все они охотно позировали с подаренными портретами, картины уфимского студента пришлись им по вкусу.

24 сентября — 120 лет со дня рождения одного из самых знаменитых американских писателей, Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда. Он также и один из самых сложных для понимания, хотя поначалу взор и ум читателя ослепляет блеск описываемых вечеринок, за ним кроются глубокие моральные и социальные проблемы. Редакция ЮГА.ру совместно с сетью книжных магазинов "Читай-город" подобрала к этой дате еще шесть знаковых произведений, которые помогут взглянуть на Америку и американцев другими глазами.

"Великий Гэтсби" — великий роман, но ни в жизни, ни в душе его главного героя нет величия, есть лишь сверкающие иллюзии, "которые придают миру такую красочность, что, испытав эту магию, человек становится безразличен к понятию об истинном и ложном". Загодочный миллионер Джей Гэтсби уже утратил их и вместе с ними потерял возможность снова ощутить вкус жизни и любви — а ведь все их сокровища были у его ног.

Перед читателем предстает Америка "сухого закона", гангстеров, прожигателей жизни и блестящих вечеринок под музыку Дюка Эллингтона. Тот самый "век джаза", великолепный век, когда еще казалось, что исполняются все желания, а звезду с неба можно достать, даже не становясь на цыпочки.

Портрет главного героя цикла "трилогия желания", Фрэнка Каупервуда, во многом списан с реально жившего человека, миллионера Чарльза Йеркса, а в последние несколько лет зрители по всему миру следят за жизнью центральной фигуры сериала "Карточный домик", Фрэнка Андервуда. Можно предположить, что даже имя «великий и ужасный» президент позаимствовал у созданного Драйзером персонажа. Вся его жизнь вращается вокруг успеха, он расчетливый финансист и строит свою империю, используя все и всех в своих целях. Именно так, "Финансист", называется первый роман трилогии, где мы видим, как формировалась личность расчетливого дельца, который готов, не задумываясь, переступить через закон и моральные принципы, если они становятся преградой на его пути.

Самая остросоциальная и обличительная книга из когда-либо написанных в США и про США, "Гроздья гнева" воздействуют на читателя, пожалуй, не меньше текстов Солженицына. Культовый роман был впервые опубликован в 1939 году, получил Пулитцеровскую премию, а сам автор в 1962 году был награжден Нобелевской премией по литературе. Портрет нации в один из самых тяжелых периодов в истории, Великую депрессию, рисуется через историю фермерской семьи, которая после разорения вынуждена сняться с места и искать пропитания в изнурительном странствии по всей стране на той самой "Route 66". Как и тысячи, сотни тысяч других людей, они едут за призрачной надеждой в солнечную Калифорнию, но впереди их ждут еще большие трудности, голод и смерть.

451° по Фаренгейту — температура, при которой воспламеняется бумага. Философская антиутопия Брэдбери рисует картину постиндустриального общества: это мир будущего, в котором все письменные издания безжалостно уничтожаются специальным отрядом пожарных, хранение книг преследуется по закону, интерактивное телевидение успешно служит всеобщему оболваниванию, карательная психиатрия решительно разбирается с редкими инакомыслящими, а на охоту за неисправимыми диссидентами выходит электрический пес. Сегодня, в России 2016 года, актуальность изданного в 1953 году (уже 63 года назад!) году романа велика как никогда — в разных концах страны поднимают голову доморощенные цензоры, которые стремятся ограничить свободу слова как раз путем уничтожения и запрета книг.

Жизнь Джека Лондона была столь же романтична — по крайней мере, если рассматривать его биографию через некую лирическую призму, — и наполнена событиями, как его романы, а "Мартин Иден" считается вершиной его творчества. Это произведение о человеке, который добился признания своего таланта обществом, но глубоко разочаровался в той добропорядочной буржуазной прослойке, которая, наконец, приняла его. По словам самого писателя, это "трагедия одиночки, пытающегося внушить истину миру". Поистине вневременное произведение и герой, чувства которого понятны читателю на любом континенте и в любую эпоху.

Один из самых сложных для восприятия, но в то же время невероятно интересных и многогранных авторов, Курт Воннегут писал, смешивая жанры и всегда оставляя у читателя неуверенность — что же именно он только прочел, не было ли это обращением к нему самому через страницы книги и о чем вообще тут говорится. В "Завтраке для чемпионов" автор удивительно тонко и точно уничтожает стереотипы восприятия, показывая нам человека и жизнь на Земле отстраненным взглядом, смотря словно с другой планеты, где не знают, что такое яблоко или оружие. Главный герой, писатель Килгор Траут — одновременно альтер-эго автора и его собеседник, он собирается получить литературную премию. В то же время кто-то, прочитавший его роман (этого персонажа, Дуэйна Гувера, в экранизации 1999 года сыграл Брюс Уиллис), медленно сходит с ума, восприняв все написанное в нем за чистую монету и потеряв связь с реальностью, — как начинает сомневаться в ней и читатель.

В первом романе Джона Апдайка из серии книг о Кролике Гарри Энгстром — а это именно его прозвище, — молодой человек, которому неумолимая действительность уже разбила розовые очки юности. Из звезды школьной баскетбольной команды он стал мужем и отцом, вынужденным работать в супермаркете, чтобы обеспечить свою семью. Он не способен смириться с этим и пускается в "бега". Апдайк и Керуак словно рассказывают об одних и тех же людях, но в разной тональности — так что тем, кто читал произведение последнего "В дороге", будет интересно от литературы битников перейти к сложной психологической прозе, а кто не читал, несомненно, получит массу удовольствия, переключив внимание и погрузившись еще глубже в ту же тему.

Автор хочет сказать нам, что нельзя быть эгоистами, думать только о себе, как мама и пала мальчика из этого рассказа. Они захотели отдохнуть ото всех, избавиться от окружающих их проблем, волнений, тревог, просто попутешествовать, а потом бы их род угас вместе с Джимом, и на земле жили бы «более достойные существа» - растения, животные. Но они совершенно не подумали о том, что их сын может этого не хотеть. Совершенно не подумали о том, что другие люди - тоже живые и они тоже чего-то хотят: жить в этом мире, работать, играть, возможно, они тоже хотят избавиться от всех в этом мире, кроме своей семьи. И родители мальчика были наказаны: вместе с неприятными им людьми, с заботами, с тревогами, проблемами, они избавились и от всего хорошего, что у них было - от дружбы, любимой работы, каких- либо отношений и чувств... Они получили бесконечные каникулы, бесчувственное, бесстрастное существование в пустом мире. Брэдбери считает, что жить, в полном смысле этого слова, без чувств, без интереса, без радости, без ненависти, без любви, без увлеченности, без возмущения невозможно. И он прав. Эта семья не отдыхает, она влачит свое никому не нужное существование.

Брэдбери очень много пишет об огромном и сложном, требующем бережного отношения мире ребёнка. Ведь каждый человек с присущим только ему характером - это тоже своего рода «космос». Грусть мальчика, расстающегося со своим отцом, покидающим Землю, доброта подростка, встретившегося с неведомым существом из океана и протестующего против жестоко прагматичного к нему отношения, страсть к путешествию, к неведомому… - все это находит отражение на страницах книги Брэдбери. Писатель говорит: «В наше время радость существования заключается в том, чтобы помогать подросткам отыскивать пути к новым рубежам…

Цветы качались, и пчелы маленькими каскадами золотого дождя падали на клевер. Волны холмов и волны океана, два рода движения, были разделены железной дорогой, пустынной, сложенной из ржавчины и стальной сердцевины, дорогой, по которой, сразу видно, много лет не ходили поезда. На тридцать миль к северу она тянулась, петляя, потом терялась в мглистых далях; на тридцать миль к югу пронизывала острова летучих теней, которые на глазах смещались и меняли свои очертания на склонах далеких гор.